И сам я,
как сплошной беззвучный крик,
над тысячами тысяч погребенных.
Я -
каждый здесь расстрелянный старик.
Я -
каждый здесь расстрелянный ребенок.
Для этого молчанья. Для восторга
Мужчин, забывших, что такое дом.
Яснее батальонного парторга
Мадонна рассказала нам о том…
Voller Apfel, Birne und Banane,
Stachelbeere… Alles dieses spricht
Tod und Leben in den Mund…
‘Lord, where are you?’ said the man, leaving his bed.
‘Right here,’ was the answer, but still the fellow was deaf.
The child cried in his sleep and clung to his mother…
Wir holen aus den alten Farbenschalen
die gleichen Striche und die gleichen Strahlen,
mit denen dich der Heilige verschwieg…
So viele Dinge liegen aufgerissen
Von raschen Händen, die sich auf der Suche
Nach dir verspäteten: Sie wollten wissen…
Ничего ему не простила.
Я стихи ему посвятила,
чтобы проблеск надежды померк.
Но, когда серебристая цапля…
Мировое началось во мгле кочевье:
Это бродят по ночной земле – деревья…
С поезда выйдешь — как окликают!
По полю дрожь.
Поле пришпорено васильками,
как ни уходишь — все не уйдешь…
…and I pace around hungry, sniffing the twilight,
hunting for you, for your hot heart,
like a puma in the barrens of Quitratue.
…заново,
замертво,
за море?..
Люб…
Und wähl den bäuerlichen weiten Rock
bei dem ich listig auf die länge dränge…
Какие жертвы призраку измены
Ты приносить решался, человек!..
И нет стекла, чтобы разрезать вены,
Ни бритвы, ни надежды на побег…
Где мчится дикая кобыла,
Сбивая жемчуг с миндалей,
Где жизнь еще не позабыла,
Что тишина всего милей…
Мастерица виноватых взоров,
Маленьких держательница плеч!
Усмирён мужской опасный норов,
Не звучит утопленница-речь.
…da gaben wir uns den ersten Kuß.
Augenblicklich begannen überall die Seemuscheln
in den Tempeln zum Abendgottesdienst zu blasen…
Dich hab ich, mir scheint, geliebt in vielen Gestalten
So viele Male,
wieder und wieder in jedem Leben, wieder und wieder
in jeder Epoche.
If you will know how to stay close to me,
and we will still be different,
if the sun shines on both of us
without our shadows overlapping…
Мы еще не зачали ребенка,
А уже у него под ногой
Никуда выгибается пленка
На орбите его круговой.
Dear things, kind things
That my old love said,
Ranged themselves reproachfully
Round my bed.
O perpetual revolution of configured stars,
O perpetual recurrence of determined seasons,
O world of spring and autumn, birth and dying!
The endless cycle of idea and action…
Gerechtigkeit ohne Liebe macht hart.
Wahrhaftigkeit ohne Liebe macht kritiksüchtig.
Klugheit ohne Liebe macht betrügerisch.
Под лаской плюшевого пледа
Вчерашний вызываю сон.
Что это было? – Чья победа? -
Кто побежден?
Как живется вам с товаром
Рыночным? Оброк – крутой?
После мраморов Каррары
Как живется вам с трухой
гипсовой?
Ich seh den Salamander
durch jedes Feuer gehen.
Kein Schauer jagt ihn, und es schmerzt ihn nichts
И когда с другим по переулку
Ты пройдешь, болтая про любовь,
Может быть, я выйду на прогулку,
И с тобою встретимся мы вновь.
Among the material objects
it favors clocks with pendulums
and mirrors…
If I adore You out of fear of Hell, burn me in Hell!
If I adore you out of desire for Paradise,
Lock me out of Paradise.
But if I adore you for Yourself alone,
Do not deny to me Your eternal beauty.
To melt and be like a running brook
that sings its melody to the night.
To know the pain of too much tenderness.
Woher nur solche Zärtlichkeit?
Und was mit ihr tun, du Junge
Und Schelm…
Il me plait que vous ne soyez pas épris de moi,
Il me plait que je ne sois pas éprise de vous,
Que jamais le lourd globe terrestre,
Ne s’effacera de dessous nos pieds…
If you can dream—and not make dreams your master;
If you can think—and not make thoughts your aim;
If you can meet with Triumph and Disaster
And treat those two impostors just the same…
Не слишком сердитесь на родителей, помните, что они были вами и вы будете ими. Кроме того, для вас они — родители, для самих себя — я.
Stillender Nebel
tröstlicher dienstbarer Dunst
ungewissen Umwölkung
der unbevölkerten Gassen
Как по улицам Киева-Вия
Ищет мужа не знаю чья жинка,
И на щеки ее восковые
Ни одна не скатилась слезинка.
Среди миров, в мерцании светил
Одной Звезды я повторяю имя…
Он приплыл со мной с того берега,
заблудившись в лодке моей.
Не берут его в муравейники.
С того берега муравей.
Изнемогают, хотят машины.
Невыносимо,
невыносимо
лицом в сиденьях, пропахших псиной!
Невыносимо,
когда насильно,
а добровольно — невыносимей!
Всадник замер, замер всадник реке стало тесно в русле
Кромки-грани, я люблю не нуждаясь в ответном чувстве.
За всю мою безудержную нежность
И слишком гордый вид,
За быстроту стремительных событий,
За правду, за игру…
Leg deinen Schatten auf die Sonnenuhren,
und auf den Fluren lass die Winde los.
Befiehl den letzten Früchten, voll zu sein…
на листя опале,
Де сяє повітря, як сиві опали,
Ми станем з тобою, як олень і ланя…
Носа моя, носа,
Я научусь плакать
Тихо и безголосо.
Как разрезы, траншеи легли,
И воронки – как раны зияют.
Обнаженные нервы Земли
Неземное страдание знают.
И еще набухнут почки,
Брызнет зелени побег,
Но разбит твой позвоночник,
Мой прекрасный жалкий век.
В этот вечер парижский, взволнованно-синий,
Чтобы встречи дождаться и время убить,
От витрины к витрине, в большом магазине
Помодней, подешевле, получше купить.
Перед ним на постели, во сне безмятежно дыша,
Молодая жена прижимала к груди малыша.
“Кто они – порождения майи?” – спросил человек.
…чтобы тень от сосны,
щекоча нас, перемещалась,
холодящая словно шалость,
вдоль спины, до мизинца ступни,
тишины…
За серебряным Прутом ревел сумрак вечерний.
Золотые улыбки, золотые погоны,
Наполняли бульвары, наполняли цукерни.
В Тернополе, на солнечном бульваре,
Где молодежь гуляет в галифе,
Где гимназистки ходят пара в паре –
Есть ресторан австрийский и кафе.