Сре-е-еди волчат
трое белых спать не хотят,
ведь в тишине ночной,
ведь под яркой луной…
Это было в Буче. Отступая
Учинили славный мы разбой.
Девочку бучанскую заметил
Наш солдат на пыльной мостовой.
Не сложит по частям он русский мир.
Как и не сложат русского солдата…
Рожденного в рубашке… Облачив
в холодный цинк у стен военкомата
Вот что снится Орияне:
зайка скачет по поляне.
С некоторых пор – вот удивительно –
я одногодка своих родителей.
Им по тридцатке, и мне тридцать.
Недокуковав умолкла птица.
Это ты, горяча,
ошую, одесную
раковину ушную
мне творила, шепча.
Я – временно невосполнимо мал.
На самом деле я – девятый вал.
На самом деле, я – творец миров.
Вначале было слово. Слово – зов,
призыв мирам…
Wir sind
Löwenzahnnomaden,
Wir sind
Brombeer-Wikinger –
Friedlich wie eine Pusteblume!
Мы в ответе за тех, кого приручили.
Мы от прежней судьбы их отделили.
От отца, от искусства, от бывшего мужа.
Дирижерская палочка впредь неуклюжа.
…идут по земле пилигримы.
Увечны они, горбаты,
голодны, полуодеты,
глаза их полны заката,
сердца их полны рассвета…
И вызывая к жизни красоту
Своею дерзкой солнечною кистью,
Раскрашивая контур старых истин…
Для этого молчанья. Для восторга
Мужчин, забывших, что такое дом.
Яснее батальонного парторга
Мадонна рассказала нам о том…
Мой товарищ, в смертельной агонии
Не зови понапрасну друзей.
Дай-ка лучше согрею ладони я
Над дымящейся кровью твоей…
Это был и роман не роман,
ночь не ночь… Только теплая рыба
нежно коснулась меня…
Мать гладит саван. Вроде бы закончить
на этом, но ее каблук…Так легок
с тяжестью утраты по сравненью.
Как ивы сплелись листвой,
вроде той за твоим окном
в азиатском далеком городе,
так и мы сплетены с тобой.
Я тебя разобью на слова, Разолью, растяну на сны, Я — твоя шестая глава, Ты — зима от моей весны.
Я пойду целовать закат На границу хмельного дня, Подо мной расцветает ад, Я — земля твоего огня…
блуждала белая овца
кричала в поле над рекой
звала ягнят и мелких птиц
махала белою рукой…
Ну а когда недостаточно света дня,
Луч пробивается будто бы из меня.
Через мою дыру, словно в лупу дней,
Люди рядом видят себя ясней.
Сами приходят и часто благодарят.
Вечно в нее мне что-нибудь говорят.
Дети целуют краюшки пустоты,
И доверяют мне тайно свои мечты…
‘Lord, where are you?’ said the man, leaving his bed.
‘Right here,’ was the answer, but still the fellow was deaf.
The child cried in his sleep and clung to his mother…
Я только лишь в детстве не знала,
Как тяжко быть очень большой,
Обычною и небывалой,
Для всех непонятной душой.
Это не я создала этот мир для тебя.
Я лишь оказалась тут раньше.
Это не я создала тебя.
Я была лишь дорогой, лестницей…
Что ты знаешь, Тэйми, о других, не таких, как мы,
У которых ни трещины нет в середине кормы,
У которых тела упруги, рубашки заправленные в штаны…
Ничего ему не простила.
Я стихи ему посвятила,
чтобы проблеск надежды померк.
Но, когда серебристая цапля…
Мировое началось во мгле кочевье:
Это бродят по ночной земле – деревья…
только были у нашей лисы два хвоста несвиденной красы,
только слишком уж крупная рана…
Вера сознания есть свобода…
Нет, в том шиповнике, что цвёл до издыханья,
до черноты, до угля — у забора
я до сих пор стою как тот невзрачный мальчик
за пять минут — до счастья и позора.
…потому что любовь это дерево – ветви вскинув,
гладит ветер, целуя листьями, на лету.
…уже не зная,
что все пришли из его ладоней,
что мы сейчас не плывем, а тонем,
и где-то ждет нас ладья резная,
и мы играли – взахлеб, как дети,
смеялись, плакали…
С поезда выйдешь — как окликают!
По полю дрожь.
Поле пришпорено васильками,
как ни уходишь — все не уйдешь…
Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится,
Die Liebe ist langmütig und freundlich, die Liebe eifert nicht…
Friede den Menschen, die bösen Willens sind,
und ein Ende aller Rache…
Мир всем людям злой воли!
Да престанет всякая месть, всякий призыв к наказанию и возмездию…
Но наши дети смотрят телевизор, они видят, как много на земле агрессии, и, возможно, считают, что это единственный способ решить все проблемы. И мы прямо сейчас, в своем доме, можем показать им, что есть другой путь.
Видящая, учишь меня
быть женой и женщиной, лечишь из глубины.
Я думала там лишь озера…
мы редкие звери как панды или дюгони
мы редкие птицы как стерхи не зная страха
я к тебе ты ко мне летим плывем поспешаем
и спускаю тебя с поводка
я сам себя приручаю – и сам за себя отвечаю
я любви назначаю
новый смысл и новую суть
подогнав под нули десятки,
режет чудо бритвой Оккама
и, уверенный в правоте,
…заново,
замертво,
за море?..
Люб…
…тайный знак о том,
Что расцвете золотом
Я сперва тебя кормила,
А земля – уже потом.
Какие жертвы призраку измены
Ты приносить решался, человек!..
И нет стекла, чтобы разрезать вены,
Ни бритвы, ни надежды на побег…
Где мчится дикая кобыла,
Сбивая жемчуг с миндалей,
Где жизнь еще не позабыла,
Что тишина всего милей…
Мастерица виноватых взоров,
Маленьких держательница плеч!
Усмирён мужской опасный норов,
Не звучит утопленница-речь.
Наш мир божественно прекрасен,
И завещал ему Творец –
Нет, не свободу, а согласье
Всех линий, красок и сердец.
Дождь медленно струился в тишине,
И тишина мне расплетала мысли,
Распутывала все узлы во мне…
Мы еще не зачали ребенка,
А уже у него под ногой
Никуда выгибается пленка
На орбите его круговой.
…Проснуться вдруг по первому же звуку:
- Я здесь. Я – вот. Твори со мной что
хочешь.
Я – тетива натянутого лука.
Из-за гор – я не знаю, где горы те,
Он приехал на белом верблюде,
Он ходил в задыхавшемся городе -
И его там заметили люди.
Мальчик – лет десяти или без четверти десять –
играет в солдатики, в свой оловянный мир.
«Этого расстрелять, – командует он. – А этого повесить.
Потому что один лазутчик, а другой дезертир».
Под лаской плюшевого пледа
Вчерашний вызываю сон.
Что это было? – Чья победа? -
Кто побежден?