подогнав под нули десятки,
режет чудо бритвой Оккама
и, уверенный в правоте,
Наш мир божественно прекрасен,
И завещал ему Творец –
Нет, не свободу, а согласье
Всех линий, красок и сердец.
Из-за гор – я не знаю, где горы те,
Он приехал на белом верблюде,
Он ходил в задыхавшемся городе -
И его там заметили люди.
Це слово — з задихань,
з притислих-к-грудям рук,
Це слово вище слів:
за ним — вже тільки стогін!..
You will emerge, bloody, broken, bruised, but alive.
They will tell you you’re on a planet called Earth…
решишься – знай: душа одноэтажна,
и окна до полу, и мебели почти
что нет.
- Человек человеку бред, темнота и ад, -
он сказал, – оглянись вокруг, если мне не веришь.
- Нет, – кричу, – человек человеку – сад!
Человек человеку кит, океан и берег!
прочерки в сердце, малиновый сполох клеста,
сонное царство, где дворник пелевин метлою
три непослушных, три жёлтых гоняет листа…
(ходи вели в сади де повно пав
і павичів у писі марнославній)
достиглі сни зібрали та останній
дванадцятий опівночі пропав
Знаешь, Алиса… Я по тебе скучаю.
Письма пишу. Ответа не получаю.
Чаю не пью – ну да, он остался чаем,
только его не хочется. Даже чай.
Ні,
милий,
не життя минає. Ми минаємо неминуче –
як водогін зіпсований – спершу крапає, а потім – цівочкою тече…
Нет, план отличный, я знаю – ты не умрешь,
Но обо мне ты подумал, ну хоть немного?
Я согрешу, я, считай, приумножу ложь,
Чтоб доказать кому-то, что ты был Богом?
… я меньшился от этого величия.
ушла она под угасавший смех
больной толпы. а я стоял и мялся
ведь эту женщину любил я…
своїми змійками-щупальцями
блукає
в твоєму тілі…
язичками-сензорами
вповзає
тобі під шкіру…
Забыв квартиры розовой уют,
Низая в бисер колокольчики трамвая,
Идешь, незабываемые…
– А это что?
– А это мавзолей. И в нем покойник, нюхающий клей. Зеленый, распадается на части, но, между прочим, все еще у власти.
– А это что такое?
– Это Храм Спасителя, где, выкушав сто грамм, возвышенно беседует светлейший с иконами и кающейся гейшей. Под…
Уходящие в прозу снимают одежды шутов,
Колокольчики рифм, колпаки гениальных жидов,
О, великий исход, из бумагомарак,
Из космической комы…
Ich grüße dich durchs Telefon,
Guten Morgen, du Gutes!
Ich sauge deiner Stimme Ton…
Дождь медленно струился в тишине,
И тишина мне расплетала мысли,
Распутывала все узлы во мне…
Мальчик – лет десяти или без четверти десять –
играет в солдатики, в свой оловянный мир.
«Этого расстрелять, – командует он. – А этого повесить.
Потому что один лазутчик, а другой дезертир».
Ми себе роздираємо до мозолів на руках,
Щоби тільки побачити: те, що всередині нас –
Це зачинений в клітку матерії сонячний птах…
Sie redet, wie ein Blatt vom Baum zur Erde
schaukelt. Lacht, als suchten Stürme unter
allen Blättern das, worauf ein Gott sich
den Sinn des Suchens überhaupt notiert
und weggeworfen hat…
О, як же то нестерпно, пане-брате,
так без’оленно оленярювати —
ці роги, роги, роги!..
Якщо хочеш бути сміливим, дозволь собі просто вмерти.
Якщо хочеш бути здоровим, прийми свої біль і неміч.
Прийми свою темну ницість і сяючу…
Если бы кто-то меня спросил,
Как я чую присутствие высших сил —
Дрожь в хребте, мурашки по шее,
Слабость рук, подгибанье ног…
Ти ходиш по ній –
вона зеленіє СОБІ.
Твої стопи чудові,
і у трави життя.
Среди черного дыма войны
проступали под пенье кукушек
голубые глаза тишины
со зрачками нацеленных пушек.
Ко мне несется маленькая Оля с истошным криком: «Деда-а-а, погоди-и…»
И я гожу, я все еще гожу, и, кажется, стерплю любую муку,
Пока ту крохотную руку в своей измученной руке еще держу.
Глаша шарится по подвалам, в плетеном кошике тащит домой котят.
Знакомые спишут на старость, соседи поскалятся и простят.
У Глаши в мобильном сплошь номера приютов, ветеринарок, таких же Глаш…
Кохай, рибо, кохай,
хай безнадійно, хай,
хай без жодних надій –
радій, рибо, радій.
Разделили люди землю,
провели по ней черту.
Возле той черты не дремлют:
мы – по эту, вы – по ту.
Знаєш, вересень.. пальці мерзнуть… до губ тулю..
Моїй шкірі твоєї сниться м’який велюр…
Це так дивно – не бути разом.
побудь с яблоком, с его зёрнами,
жемчужной мякотью, алым боком, –
а не дискутируя с иллюзорными
оппонентами о глубоком.
я думаю о тебе, я надеюсь, ты думаешь обо мне
это у нас родные в той и в этой стране
это у нас друзья на этой и на той стороне…
…тайный знак о том,
Что расцвете золотом
Я сперва тебя кормила,
А земля – уже потом.
…Проснуться вдруг по первому же звуку:
- Я здесь. Я – вот. Твори со мной что
хочешь.
Я – тетива натянутого лука.
У світі, найбільш реальнім з усіх можливих, —
у такому самому Києві, тільки трохи інакшім
(всі знайомі кав’ярні — по другому боці вулиць,
рух екіпажів і авт тече в супротивну сторону), —
по хіднику, освітленім плямами листя,
Лариса Петрівна Косач-Мержинська котить…
No more can you die on sword or by years
than you can die on doorways
through which you walk, one room into another…
спасибо, спасибо, я знала ещё вначале,
что уже ни к кому не будет такой печали,
такой немоты, усталости и улыбки,
такой ослепительной музыки, начинающейся со скрипки
А может, не было войны,
И мир ее себе придумал?
…Но почему же старики
Так плачут в мае от тоски? -
Однажды ночью я подумал.
Через сто тисяч років робот-антрополог
зніме культурний прошарок, знайде хмиз,
під ним «секретик» з уламку скляного
і вицвілого фантику Love is.
Show me how to love more deeply than I ever thought possible.
Whatever I am still turning away from, keep shoving in my face.
Whatever I am still at war with, help me soften towards, relax into, fully embrace.
Where my heart is still closed, show me a way to open it without violence.
И плоть взорвется – крокусы, нарциссы,
тюльпаны, остроносые, как крысы,
полезут из смирительных рубах…
Любая женщина – как свежая могила:
из снов, из родственников,
сладкого, детей…
Прости её. Она тебя любила.
А ты кормил – здоровых лебедей.
так я же вроде лечу, говорю, плюясь травой,
я же вроде летел, говорю, летел, отпусти,
устал, говорю, отпусти, я устал, а он опять
поднимает над головой, а я устал,
подкидывает, я устал, а он понять
не может…
Повісь у кімнаті її кароокий портрет.
Провітри кімнату на тисячу років вперед.
Плиту запали від статичного струму долонь…
Первая в жажде, первая в поиске,
Вечная или случайная?
Из одного сплошного «нет»,
Как океанская вода
Разлилось мировое «ДА!»
О, тот чреватый миром
Ноль…
И вот малина, а, вернее, вкус!
Ты – гол, мир – глина, мягок и податлив.
Целует землю синий Иисус,
Набитый у кого-то на лопатке.